— Как тебе живется, Кейко, тебя не обижают? — спросил у девушки Алеша.
Ответом ему были почтительный поклон и милая улыбка восточной красавицы.
— Чего изволите? — переспросил не расслышавший господина Прохор.
— Да вот, спрашиваю у нашей хозяйки, не обижаете ли вы ее.
— Что вы, Алексей Михайлович, как можно-с! — сделал строгие глаза камер-лакей, про себя подумавший: «обидишь ее как же!»
— Ну, вот и славно, — благодушно отвечал великий князь, — а что в городе, все спокойно?
— Да как же спокойно, ваше императорское… поначалу просто Содом и Гоморра творились. Люди перепугались, бегали как ошпаренные, потом как японцы стали с пушек бомбы кидать попрятались, конечно…
— Что и сюда снаряды долетали?
— Так, только сюда и долетали, в Новый город сказывают не одна бомба не прилетела, все сюда. Купцу здешнему Тифонтаю, прямо в сад угодила, да одну фанзу под Перепелиной горой разбило, вместе с китайцами там жительствующими. Ужас просто!
— А потом?
— А что потом? Китайцы у кого деньги есть кинулись в порт, да давай на суда грузиться, что бы значит, бежать отсюдова. Ну, а наш брат — россияне, те поначалу тоже пужались, а потом по винным лавкам кинулись. Сами, поди, знаете наш обычай, хоть с горя, хоть с радости, а надо выпить!
— Что-то я пьяных не видал.
— Так-то поначалу, а потом армейские патрули выставили, так попрятались. Ну, а те, что не успели, стало быть, уже в участках. Так что, теперь все спокойно и хорошо…
— Ну, раз все хорошо, так давайте ложиться спать. Мне завтра на службу рано.
— Как вам будет угодно-с.
Так уж заведено во дворцах, что слуги могут поесть лишь, когда угомонятся их хозяева. Где бы ни жил до сих пор наш великий князь, правило это неукоснительно соблюдалось, поскольку и Прохор и Архипыч полагали его правильным, а потому бдительно следили за выполнением. Поскольку сам Алеша был в пище весьма умерен, а наготовил Федор Михайлович от души, то стол ломился от яств. Когда все уже собрались, а повар взялся за графинчик с водкой, старый матрос решительно сказал:
— Надо бы Кейку, кликнуть, а то не по-христиански.
— Вот еще, — немедленно в пику ему отозвался Прохор, — она же язычница!
— Язычница — не язычница, а его высочеству вместе с нами служит, значит наша. Эй, Ваньша, ну-ка метнись за девкой!
Кофишенк не понаслышке знавший, что Архипыч возражений не терпит и скор на расправу, тут же не чинясь, кинулся исполнять распоряжение и вскоре привел семенящую девушку. Та сразу поняла, что от нее, хотят и поблагодарив поклоном, тут же присела с краешку.
— Ну, теперь можно, — удовлетворился старый матрос и подняв стопку с чувством произнес, — давайте выпьем за то, что все пока благополучно. Все добрались, все живы-здоровы и за то, чтобы и дальше так было!
Все присутствующие, кроме Ваньки и девушки чинно выпили и взялись за еду. Некоторое время ели молча, но когда первый голод утих, Прохор, довольно улыбаясь проговорил, обращаясь к повару:
— Эх, где только столоваться не приходилось, а лучше тебя, Федор, никто не готовит!
— Это верно, — поддержал его Архипыч, — Федька свое дело знает! Одначе, надобно это дело попридержать. Я говорю, роскошествовать по менее!
— Чего это, — отозвался с набитым ртом лакей, — али тебе больше всех хозяйское добро жалко? Я чаю, не обеднеют!
— Дурак ты Семка! — не раздумывая отвечал ему старик, — жизни не нюхал, а туда же! Оно конечно, на харче великих князей не разоришь, а только понимать надобно, что вокруг война и Артур, стало быть, уже на осадном положении! А ну как осада и впрямь начнется?
— И чего? Ну, чуть дороже будет, делов то!
— Сказано дурак! Это хорошо, если чуть дороже, а ежели совсем ничего, ни за какие деньги не будет?
— Это как?
— А вот так! Хлебнешь тогда с шила патоки, так увидишь.
— А ведь Архипыч дело говорит, — поддержал старика обычно не встревающий в разговоры повар, — запас то у нас и впрямь не велик.
— И что же делать будем? — осознал проблему Прохор.
— Ну, как чего, перво-наперво прикупим, какой ни есть провизии, что храниться может. Консервов там всяких, круп, сала… за деньгами то ты у нас следишь, вот и расстарайся.
— Свинью надо купить, — задумчиво произнес Федор Михайлович, глядя на своих собеседников.
— Какую еще свинью?
— Пожирнее, чтобы засолить можно было. Если и впрямь прижмет, то и солонина за венскую ветчину пойдет.
— Ну, уж нет, — возразил с брезгливой физиономией лакей, — я в мясники не нанимался!
— А тебя никто и не заставляет, — усмехнулся Архипыч, — раз город на осадном положении, то скоро всем статским лбы забреют. Возраст у тебя подходящий, пойдешь в армию, а там тебя ротный командир накормит.
— Это, как же, — чуть не поперхнулся Семен, — нет такого закона, чтобы людей хватать, да на службу! Нешто Алексей Михалыч не заступятся?
— Может и заступится, — не стал разубеждать лакея старый матрос, — а может, иконой благословит, заместо матушки с батюшкой, дескать, послужи царю и отечеству. Ему вон и икону подарили давеча.
— Вот злой ты человек Архипыч! — разразился бранью лакей, — Злой да завистливый, сам всю жизнь положил на военной службе и других туда загнать хочешь!
— Цыть, тля худая! — сдвинул брови старик, но разволновавшийся Семен его уже не слушал, а вскочив, выбежал из людской.
— А сейчас то, покушать можно? — жалобно спросил недоуменно глядевший на перепалку кофишенк.
— Кушай, Ваньша, кушай, покуда есть что, наедай шею, как у быка… хвост! — усмехнувшись, разрешил ему старый матрос и обернулся к Кейко, — и ты девонька ешь, не стесняйся. Вон какая худая, сразу видать от чего не замужем. Ты на нас не смотри, это мы еще не бранимся, это мы так — ласково.